Вот не люблю я, когда обо мне в третьем лице… Да еще и в подобном тоне! Спокойно зачерпнув суп из фарфоровой супницы, отыскиваю невежу. Встречаемся взглядами: автор наезда фон Курсель, прапорщик. Не разговаривал с этим товарищем ни разу, лишь здоровался. Перед ним на столе возвышается наполовину пустая бутыль с характерной надписью из трех букв. Почти идентичных в каком-то смысле русскому трехбуквенному сочетанию. Если брать в расчет потерю рассудка… Теперь ясна причина подобной развязности… Пьянство, господин прапорщик, до добра еще никого не доводило!
– Защита Стейница!.. – Чей-то авторитетный баритон эмоционально срывается на высокие нотки. – Говорю вам, классическая испанская партия!
– Еще что-то… – вытаскивает записку из конверта Матавкин. Разворачивая, отдает мне. Читаю: «Назначение выдано Вамъ для внутреннего пользования на эскадре. Приказъ по эскадре не объявлялся».
В кают-компании, в одночасье превратившейся в мрачное унылое место, не осталось и тени от былого уюта: из всей мебели сохранились большой деревянный стол с десятком стульев, которых на всех не хватает. Чтобы отобедать или отужинать, офицеры вынуждены занимать очередь, недовольно толпясь вокруг занявших места счастливчиков. И если бы косые взгляды имели свойство оставаться на их объекте, то броненосец давным-давно отправился бы на дно, не выдержав моего веса под их грузом.
– Жду вас на обед, господин Смирнов. Нам есть что обсудить… – Подумав, добавляет: – Придете с Аполлонием Михайловичем.