Наука нехитрая: скручивается метровый кусок бинта, обматывается марлей. Полученный комок упаковывается в промасленную бумагу, перематываясь бечевкой. Несмотря на кажущуюся простоту процесса, санитары с Надеиным успевают скрутить по два-три, пока я готовлю один.
Лица подняты ко мне. Напряжение в воздухе столь велико, что можно пощупать.
– Когда в последний раз был внизу, имели ход тринадцать… – отнимая бинокль, отвечает Белый. – Приказ поступил – пары держать до пятнадцати…
Меня откровенно несет, и остановить нет уже никакой возможности: «Хоть сам Николай сойди с портрета, и ему все выскажу!..»
Неожиданно корабль начинает крениться на левый борт, поворачивая, и я хватаюсь за леер. Впрочем, напрасно – крен невелик. Противоторпедный маневр? По пене за кормой заметно, что шпарим мы сейчас на самых полных парах. Узлов четырнадцать, никак не меньше. Может, и все пятнадцать. Выстрелы «Суворова» затихают, колонна кораблей остается правее. Когда броненосец выпрямляется, стрельба возобновляется с новой силой.
Три метра… В последнее мгновение, когда столкновения, кажется, не миновать, детина уступает, мрачно козыряя. Другие повторяют, нехотя расступаясь.