– Пока же мы ждем, как поведут себя условные японцы! – уже громче продолжает лейтенант, одобрительно подмигивая.
Давно взошло солнце, окончательно рассеяв остатки утреннего тумана. Все мешки красиво уложены, на броненосце пробило несколько склянок… На палубе проходит обычная за последние дни тренировка орудийных с пожарными расчетов… А я все говорю и говорю… Про «Синано-Мару», который нас обнаружил ранним утром по огням. Про крейсер «Идзуми», который «вел» нас, безостановочно передавая данные о составе эскадры, и как мой визави отдал приказ «не мешать японцам телеграфировать». Про странный отказ адмирала уничтожить старые вражеские крейсеры, которые преследовали нас до обеда… Рассказываю отрывочно, временами сбиваясь, однако – как могу. И удивительно… Я редко встречал более внимательного и тактичного слушателя, чем мой собеседник сейчас. И уж тем более не ожидал найти его в лице грозы всего русского флота. Почти не перебивая, лишь уточняя иногда подробности, адмирал жадно впитывает каждое мое слово.
Из просвета боевой рубки по одному появляются офицеры, оживленно переговариваясь. Долетает даже смех – похоже, всех окончательно отпустило… Не рановато?
Вспомнив про массивный бинокль на шкафу в каюте Матавкина, я кубарем скатываюсь вниз.
Движение муравейника ускоряется, скрип лебедки, топот ног и ругань смешиваются в невообразимую какофонию звуков.
– Последовательный поворот. Пересекают наш курс… – комментирует Фомин, не отлипая от подзорной трубы.