Вот так появились первые наметки долгосрочных планов российской внешней политики. Для их воплощения в жизнь требовалось ускорить подготовку к разработке золотых месторождений Южной Африки и Клондайка, этим император собирался заниматься сам. А также продолжать развивать новые технологии. Это давно уже взяла на себя его жена, и Сергей с сожалением видел, что временами она буквально зашивается, но ничего поделать не мог, однако тут вмешался случай. В тридцать восьмом году вдруг прямо во двор Лефортовского дворца невесть откуда свалился старый знакомый Новицкого, Яков Николаевич Саломатин с кошкой на руках и здоровенным ящиком под ногами, в коем потом нашлось довольно много интересного. Несмотря на то, что за время сидения в силуре он, по мнению Сергея, слегка поехал крышей, не найти ему применения стало бы преступлением. Ведь он был настоящим инженером и ученым, а не недоучкой наподобие императора.
Было бы преувеличением сказать, что узник так уж тяготился своим положением, тем более что режим строгого ограничения свободы продолжался всего три года, после чего ему было дано разрешение по предварительным заявкам и в сопровождении охраны покидать территорию сада. Один раз заключенный им воспользовался и посмотрел Москву, но особого интереса она у него не вызвала. У него вообще теперь мало что вызывало интерес. Будучи ученым, он, разумеется, это подметил. Но решил, что все закономерно — слишком уж он много хотел в своей первой жизни, за что пришлось заплатить семью годами, проведенными в силурийском периоде. Там у него в конце концов осталось только одно желание — снова вернуться к людям. Однако когда оно исполнилось, выяснилось, что люди — это, конечно, здорово, но только когда они находятся в некотором отдалении и не лезут пообщаться.
Павел Александрович Неклюдов был прав — идея президента Калифорнии, расширенная и дополненная ее шерифом, отторжения в Лефортовском дворце не вызвала. Предметом обсуждения у императора с супругой стали только частности.
— Похоже, вы все-таки не вняли добрым советам, — с грустью в голосе констатировал Петр.
Вообще-то фельдъегерь из Москвы сначала ехал, а потом скакал не только для сообщения о том, что в Туле господ фельдмаршала и сопровождающих его офицеров ждет поезд. Он привез два высочайших указа — о присвоении генерал-фельдмаршалу Миниху высшего воинского звания империи — генералиссимус. И о даровании оному титула светлейшего князя Таврического.