И эту-то оторопь противника молниеносно уловил Кастет – Ион ясно увидел, как в глазах мужчины полыхнуло презрение, ожгло Иона, как пощечина.
Как быстро Костя привык к постоянному ощущению абсолютной правильности того, что делает. К тому, что давно сосущая его обреченная мысль: «этот мир не переделать…» исчезла, бесследно растворилась, сменившись пьянящей уверенностью, что окончательная победа над злой силой, сковавшей действительность, достижима. Иногда еще он с неизменным ужасом вспоминал прошлую свою жизнь, пустую, грязную и бессмысленную, как никуда уже не ведущий ржавый отрезок трубопровода. Вспоминал одинокие истерические и безнадежные попытки хоть что-то изменить в душной реальности своего существования. И ведь все живут в этом ужасе (так рассуждал Костя), только заставляют себя не думать об этом, не замечать. Потому что не верят, что может быть по-другому. А он знает, что – может. И Капрал знает. И если они не осилят превозмочь зло, то уж точно никто не осилит – такие, как Капрал, появляются в этом мире нечасто. А такие, как он, Костя Кастет, недостаточно сильны и уверены в себе, чтобы действовать самостоятельно.
«Гости», как выяснил руковод Кастет, оказались в порядке. Не сказать было даже, что еще несколько часов назад они выглядели так, что краше в гроб кладут. Бодро вылакав принесенный из кухни бульон, тут же потребовали «чего-нибудь посущественнее да побольше», а лопоухий обнаглел до такой степени, что высказал желание дополнить завтрак парой бутылочек пивца.
– Ты говоришь так, будто именно моя вина во всем том, что творится здесь, – произнес Трегрей.
– Проходи, я здесь! – услышал он в ответ голос Трегрея.