Гашников снова побледнел. Из-под налипших на лоб и виски прядей волос опять побежали струйки пота.
Он пропустил еще один выпад – хороший такой боковой удар голенью в бедро. С шипением втянув воздух сквозь стиснутые зубы, Казачок-старший отскочил в сторону, сморщившись, попрыгал на неповрежденной ноге.
– Хреново, – ответил стоящий у окна Двуха. – Прямо даже совсем.
Заяц и Шатун кинулись к открытому багажнику и сноровисто принялись доставать оттуда канистры с бензином…
– Послушай, Фриц, – обратился вдруг к Сане хозяин. – А ты зачем живешь?
И вдруг остро вспыхивает в Олеге понимание неимоверно важного – так остро, что он задыхается даже во сне. Частицы живого, жертвуя собой, уходят в пограничный сумрак, за которым ничего, совсем ничего нет. Уходят, уступая место живому, только что рожденному, новому, тому, чего еще никогда не было, и вот теперь – благодаря их жертве – появившемуся. Они, эти частицы, – истинные и вечные защитники всех людей и всего бытия. И весь смысл бесконечно живой Вселенной полностью заключается в этой неостановимой жертве. Жертва – и есть то, что единственно осмысливает Жизнь.