Он достал из бардачка две фотографии. Подобные снимки Иону приходилось видеть только в раннем детстве – двухмерные, да к тому же черно-белые.
– Отчего же? – произнес он, обезоруживая и второго бесчувственного братка. – Пробиваться боем – шансов немного, верно. А ускользнуть бесшумно – весьма и весьма вероятно.
Надо было закончить дело. Дать поверженному врагу каблуком в голову, чтобы отключился, но отчего-то не ощущал Ион для этого ни силы, ни уверенности… Не чувствовал он Кастета – именно что врагом.
– Надобно поспать! – повторил Олег. В голосе его снова прорвались нервические нотки. Он мотнул головой с явной, сердитой досадой на самого себя. Потом коротко, но сильно нажал большим пальцем Мансуру куда-то под ухом.
Кряхтя, Двуха поднялся и двинулся к ванной, вкруговую, скрежеща подошвами ботинок об усыпанный разнокалиберным мусором пол, держась неповрежденной рукой за покрытую безобразными выщерблинами – будто из пулемета расстрелянную – стену. Был он бледен, Двуха, так бледен, что рукав белой сомиковой рубахи, перехватывающий иссадненную голову, цветом сливался с лицом; под глазами Двухи темнели синюшные круги, из-под головной повязки на виски при каждом шаге выскальзывала капля пота.
– Дежурный! Спишь, что ли, баран?! Давай наряд в Клещевку срочно! Кто говорит?.. Вот я тебе завтра объясню, кто говорит, говноед!.. Башку в анус запихаю, если пользоваться ею не умеешь!