Вот тут Альфонс Фомич о лоциях и фарватерах и заговорил. Сказал – мол, дорога чугуниевая – оно, конечно, дело хорошее, и строить их нужно. Но реки нам Господь бесплатно дал, а мы все рук приложить не можем, чтоб дар Божий в должный порядок привести. Вроде как попенял местной власти. Говорим, мол, обещаем, а дело с места не двигается.
И все-таки глупо будет сгинуть в глубине каких-нибудь там руд, на каком-нибудь Сахалине. Глупо и непродуктивно. Вряд ли именно этого хотел от меня Он, позволив вновь наслаждаться жизнью. И ведь что самое поганое – не верю я, что начатые в краю преобразования могут успешно продолжаться уже и без моего участия! Не верю, и все тут! Дорогу, быть может, все же построят, но точно не такую и не так качественно, потому как часть денег обязательно попилят и взлохматят еще в столице. И заводы быстренько к рукам приберут. Тот же незабвенный господин Фрезе и приберет! И будут в моем Троицком такие же порядки, как на Барнаульской сереброплавильной каторге.
Бумажный пакет в руках огромного купца жалобно хрустнул, и на свет явился красиво оформленный лист, похожий на классическую грамоту «Победитель соцсоревнования».
Удивительная земля. Потрясающее время. Мало того что все старожильские семьи друг друга знают, так еще и все события каким-то невероятным образом оказываются связанными. Грубо говоря, в Барнауле Фрезе чихнет – из Тюмени «здрав будь» крикнут. Вот поехали по селам и весям сборщики недоимок, чтобы перед новым наместником выслужиться, и нарвались в Сузунском заводе с прямым неповиновением горнозаводской общины. Мастеровые медеплавильного завода и приписанные к крестьянам последним манифестом царя работные люди вооружились кто чем – от ружей до вил – и выгнали из поселения чиновников. Еще и сопровождавших барнаульцев чинам горной стражи морды лица поправили. Кому на одну сторону, кому на другую.
– Э… Ваше превосходительство. Прошу прощения, но в списке лиц, подлежащих аресту, есть и Ириней Михайлович.