– Мне батюшка все объяснил насчет обета моего. Сказал – если ради спасения другого человека, то можно. А для выгоды нельзя. Твой, конечно, погиб, но память обелить надо, тоже, если разобраться, спасение. Ибо всякое разоблачение лжи есть дело праведное.
– Тем не менее, ты ехал верхом и вез меч за спиной. Ручаюсь, ты и выхватить его сумел бы.
– Да, я понимаю. Да. То, что вы говорите, очень важно. Но должно же быть и другое решение проблемы.
Гвардейцев было больше нас, тупо больше, намного. Мы их славно покрошили, но храмовой гвардии наплевать, сколько погибнет, главное – выполнить задачу. Если гвардия хоть раз в жизни даст слабину, на Саттанге пошатнутся самые основы, встанет под вопрос и смысл традиций, и власть старейшин вслед за этим. Нынче гвардия не дрогнула, ломанувшись с копьями на пулемет. Она, может, и хотела бы повоевать с нами умно – например, как с теми диверсионными группами, что искали останки Макса; спецназ мясом-то не завалишь, никакого мяса не хватит. Но умничать некогда, раз на тебя прет железная самоходная телега: бодай ее, и все дела. Забодали. В живых осталось два десятка. Похоже, никого из индейцев это не удручало…
– Да-да. Я должен верить, что ты выкупил восемь человек и кусок никчемной земли за шесть лярдов.
– К родителям поеду. И буду жить там. Прости, что я сорвала тебе все планы… То есть я вполне готова отыграть все, что надо, но потом я поеду к родителям.