– Ты знаешь, что произошло с моей прабабушкой Дженнифер. Когда ее второго мужа убили, у нее был годовалый сын – Скотт-старший. Мой дед. Но Дженнифер решила, что надо обязательно второго ребенка, чтобы заполнить пустоту в сердце. Все члены нашего клана оставляют в Банке Воспроизводства свои клетки. На всякий случай. И у ее мужа была такая ячейка. Естественно, жены имеют к ним доступ. Она пошла. Родилась девочка, Лора. Очень странная девочка. Нет, искусственное оплодотворение тут ни при чем. Мой младший брат Скотт родился обычным порядком, а – с теми же странностями. Видимо, это наша фамильная черта. Лора была очень религиозной. Она чуралась общества, и в двадцать лет ее отпустили в монастырь. А через два года она приехала в Пиблс с ребенком на руках. Она вышла замуж за Андреаса Ванденберга. Двоюродного деда Макса, к слову. В семье был скандал – одним словом, ее выгнали. Не то чтобы совсем, просто сказали, чтоб даже не думала мужа приводить. Она ушла. А когда моя мама училась в университете, то ей показался смутно знакомым очень молодой преподаватель. Разговорились. Он представился Джеймсом Оршаном. Тогда-то мы и узнали подоплеку и окончание той истории. Андреас Ванденберг служил в армии. Он взял отпуск для венчания, потом вернулся на службу. И погиб чуть не в первый день. Лора родила. Она была вдовой, когда приехала в Пиблс. Но ее даже ни о чем не спросили. А она была слишком гордой, чтобы попрекнуть родную мать. И ведь ей нечего было стыдиться, вообще нечего. Андреас был одним из лучших Бергов. Абсолютно, кристально честный и добрый человек. Мы его не знали, он всегда держался на периферии. А Лора осталась одна. Она сумела отправить сына – Джеймса Маккинби Ванденберга – в университет. Он и сам много работал. Конечно, потом дед спохватился, его та история мучила, так что Оршану клинику, фактически, подарили. Но он того достоин. Действительно же гениальный врач. Сам он не заработал бы, и сколько женщин остались бы несчастными? Но Джеймс, хоть и примирился с семьей, отказался возвращать родовое имя и требует, чтобы его воспринимали самого по себе.