– Ты о таком не говорила, – упрекнул он меня.
– Нет, – не поворачиваясь, ответил Кер. – Их нарочно таких подобрали, чтобы ни слова. Чтобы мы не соблазнили их обещаниями красивой жизни на Земле. Никто из тех, кого мы увидим до казни, не знает федерального. Многие даже старшего индейского не знают, говорят только на младшем.
Индейцы любят высоких рыжих женщин. Поэтому Ида Рафферти просто тихонько выла, она уже никого не интересовала. Ползала по земле, пытаясь натянуть порванные штаны. Санта на индейский вкус была старовата, ее тоже оставили в покое. О надругательстве свидетельствали только обрывки юбки. А к Монике и Дженни выстроилась очередь. Бедная Моника, она ведь беременна. Ей всего-то семнадцать. Дженни, Дженни. Она была похожа уже на кусок мяса.
– Узнай. И вот что, у тебя же есть контакты на Сибири? Пусть хоть киборга из него сделают, но зрение надо вернуть. Про меня ничего не говори. Я заплачу, чтобы ему дали другое имя и приличное жилье с пенсией. Но в своем доме видеть не хочу. У меня идиосинкразия на калек.
Вспыхнул погребальный костер для священного дерева. От него потянуло теплом.