И привезенное им вино, легкое, светлое, почти лишенное хмеля, играет в стеклянных кубках.
Щеку дергало болью, нервно, мелко, и я, сама того не замечая, поглаживала рану.
…женщина вскидывает голову, сдвигает красную косынку, повязанную узлом вперед, чтобы ниекке – лесной человек – голову не закружил, и хмурится.
– Янгу, – позвал Кейсо, поднимая опрокинутый кувшин. Винная лужа успела впитаться в шерстяной узор ковра, и, значит, тот был безнадежно испорчен.
– У мамы много камней. Ей нравятся перстни. Я помогал выбирать… Все забрали. – Янгар вздохнул и скривился от боли. – Им Печать нужна была. Спрашивали. Долго спрашивали… Я не сказал. Хорошо, что мама умерла. Я бы не смог молчать, если бы ее… Ночью пришли. Сначала отец, охота… Нельзя верить кенигу… дядя… Печать… Великий Полоз следит…
Его просьба сказать хоть что-то. И чужие слова, которые я бросила ему в лицо.