И тут я поняла, что вижу перед собой лаакье-водяницу.
Дядина рука, огромная, как лопата, надежная, что балки стропил, удерживающие вес дома, коснулась волос.
Мизинец Пиркко рисовал узоры на груди кенига. И сердце замедлялось, наливалось странным холодом. Мысли и те становились тягучими.
– О храме, – кивнул Янгхаар. – Но не о том, почему ты пришел в него.
И кейне, выйдя на балкон, распустила косы.
В черных глазах нет гнева, и Акку отнимает ладонь от моего лица.