Она сделала короткую паузу и обвела взглядом немногочисленных сотрудников редакции.
— Я восхищаюсь Лисбет Саландер. Она сильнее меня. Если бы я в тринадцатилетнем возрасте год пролежала связанной ремнями, я бы наверняка совершенно сломалась. А она давала сдачи единственным имевшимся в ее распоряжении оружием — ненавистью. Она отказывается с вами разговаривать.
— Что вы собираетесь нам показать? — суровым голосом спросил судья Иверсен.
— До момента выписки ее состояние считалось критическим, но, честно говоря, ее можно было отправлять домой в первый же день. У меня никогда не было более здоровой пациентки.
Потом он понял, что Лисбет Саландер так вырядилась специально. Обычно она одевалась небрежно и вроде бы безвкусно — не пытаясь следовать моде, а стремясь скорее подчеркнуть свою индивидуальность, как считал Микаэль. Таким неприступным видом Лисбет Саландер защищала свою личную территорию. Сам Микаэль всегда воспринимал заклепки на ее кожаной куртке как защитный механизм, аналогичный иголкам ежа. Она подавала окружению некий сигнал — не пытайтесь меня погладить, будет больно.
Он показал на лежавшую на коленях у Клинтона копию.