Она удержала меня. Ее глаза сверкали, и теперь она так яростно обрушилась на булочника, что у него потемнело в глазах.
— Потому что ты осёл, — заявил он. — Болван, который не знает ничего лучшего, чем шлюхи из кафе „Интернациональ“. Эх ты, пианист! Повторяю тебе, это был счастливый случай, исключительно счастливый случай — эта девушка. Ты, конечно, ничего в этом не понимаешь. Ты хоть посмотрел на ее глаза? Разумеется, нет. Ты ведь смотрел в рюмку.
— Они тоже продлевают жизнь? — спросил я.
— С удовольствием был бы и я пробкой, — сказал я и тоже выпил свой бокал. — Пробкой, которая делает всё правильно и добивается успеха. Хоть бы недолго побыть в таком состоянии!
— Да. Его объяснения были очень туманны, со множеством оговорок. Но вывод ясен — наступило ухудшение. Впрочем, он утверждает, что стало лучше.
— И всё время эти упреки… — прошептал он. Вероятно, жена упрекала его в том, что он испортил ей жизнь. Это была женщина сорока двух лет, несколько рыхлая, отцветшая, но, разумеется, не так опустившаяся, как муж. Ее угнетал страх приближающейся старости. Вмешиваться было бесцельно.