Тень повернулся лицом к югу и пошел вперед.
— Я вообще никогда в жизни ничего подобного не испытывал! — тут же откликается он, и голос у него совершенно восторженный. — Глаза твои — звезды, горящие во — т-твою мать — во тверди небесной, губы твои — что волны, окатывающие песок, и я боготворю их… — Он уходит в нее все глубже и глубже: его продергивает электрическим спазмом, будто эрекция распространилась на всю нижнюю половину его тела, и та вздыбилась, налилась, исполнилась благодати.
— По первому пиву проставляюсь я, — сказал мистер Нанси.
Повисла пауза. На заросший шерстью лоб человека-бизона уселась муха. Он смахнул ее.
— Ну что, останетесь у нас погостить? — спросил Шакель, прожевывая кусочек сердца.
Собственно, это и была молния, дошло вдруг до Тени. Молния, которая застыла в одном-единственном моменте времени, растянувшемся на веки вечные. Свет, который она давала, был резким и безжалостным: он вымывал из лиц любые другие цвета, кроме белого, а глазницы превращал в темные впадины.