— Ну, оставь себе, полы мыть, — огрызнулся Раздолбай и ушел к себе в комнату, хлопнув дверью.
Повинуясь не себе, а голосу, Раздолбай облил коробку с самолетом растворителем и поджег зажигалкой. Пластмассовые детали задымили черным дымом с хлопьями и стали сворачиваться в угольные капли, которые падали на балконный кафель одновременно со слезами из глаз Раздолбая. Он плакал не потому, что ему жалко было увлечения детства — самолетика, который так и не довелось собрать. Он плакал, потому что видел, что так будет гореть его жизнь, если он не выиграет битву, которую голос требовал начать сегодня же.
— Да кто вам разрешит визы эти? — кипятился мужичок лет пятидесяти, рост которого едва превышал стоявшую между ним и латышом урну.
— Подвинься, или пну сейчас бутылки твои.
«Пропал, погиб!» — сверкнуло в голове Раздолбая.
— Ничего не сделаю, если не пропустишь этого человека.