Толпа одобрительно загомонила. Илларион расправил плечи.
Олята вскочил и отвесил земной поклон – как положено будущему тестю.
– Ты видел бунт? – спросил Святослав. – Настоящий? Когда бьют и режут не за вину, а чтоб злобу сорвать? Нет? Увидишь еще! То, что ты затеял в Галиче, к бунту вело. Всеобщему. Реки крови пролились бы!
Алексий опустился на колени и стащил с ее ножки сапожок. Затем – второй.
Худо-бедно, но колонна двигалась. Выбираясь на противоположный берег, люди отводили повозки в стороны и обессиленно падали на траву. Лошади замирали на подрагивающих ногах и свешивали головы. Голодная малышня, ехавшая в повозках среди узлов с пожитками (дети постарше брели рядом со взрослыми), тихонько хныкала, но громко плакать боялась: измученные родители были щедры на затрещины. Даже стража угомонилась. Выгнав последнюю повозку на берег, воины сползли с седел и повалились на траву, подобно смердам. Только предводитель остался в седле. Это был молодой рыцарь, скорее даже юноша, статный и широкоплечий. Пушок, пробивавшийся на верхней губе, делал его лицо по-детски милым. Однако любой, кто заглянул бы в холодные серые глаза юноши, сразу переменил бы мнение.
– Кинь! – крикнула, ставя горшок на стол. – Кому сказала!