Их гнали к Путивлю два дня, на привалах степняки забавлялись с бабами (девок, предварительно осмотрев и ощупав, не трогали), и здесь Цвету не оставили в покое – жена у кузнеца была пригожей. Глоба дергался, скрипел зубами, рвал связанные руки, да только содрал кожу на запястьях: ремни у половцев были крепкие. В стане под Путивлем мужей и баб разделили, с той поры кузнец Цветы не видел. До пленников доходили слухи, как половцы веселятся с полонянками, верить им не хотелось, но Глоба понимал: правда. Его товарищи по несчастью пали духом, смирились и не пытались сопротивляться. Глоба искал удобный момент. Убить одного или двух стражей он мог запросто. Он легко гнул подковы, завязывал узлом железную кочергу; свернуть голову половцу не представляло труда. Вот только что дальше? Пасть истыканным копьями и стрелами? А как же Цвета? Жену непременно следовало спасти. Если не удастся бежать, то хотя бы убить. Побег представлялся маловероятным: пешему от всадников не уйти, а вот второе… Глоба не сомневался, что жена обрадуется смерти: он видел ее лицо после забав поганых. Что до него самого, то умереть Глоба не боялся. Жить с невольничьим ошейником и гнуть спину за еду и лохмотья он не собирался.