Кузнец побежал к перевозу и вернулся затемно. В шикарном, по его мнению, прикиде. Шелковая рубаха песочного цвета, такие же порты и желтые сапоги с загнутыми носами сидели на нем, как жилетка на слоне. На голове слона красовалась атласная шапка. Учитывая количество и стоимость пошедшей на наряд ткани, а также срочность пошива, Глоба изрядно потратился. Братья прятали улыбки, только Млава презрительно хмыкнула. Возможно, позавидовала: у нее шелков не было.
– Был! – согласился Ярослав. – Потому что крест целовал. Пока Володько не сбежал, присяга действовала. Чем ты попрекаешь меня, боярин, верностью? Было б лучше, если б изменил? Какая после того мне вера? Теперь я слово Ивану дал, нынче и вовсе породнились. Ежели сомнения есть, так я не случаем сынов привез. Останутся в закладе. Коли изменю… – Ярослав умолк и добавил твердо: – Сам знаешь, что с ними делать. Они у меня единственные, других нет.
Собор открыли в Софии. Храм заполнили выборщики, прочий люд остался за дверью – к немалой его досаде. Заняв площадь перед собором, люди роптали. Не желая накалять страсти, митрополит повелел открыть двери храма: если не могут присутствовать, пусть слышат. Площадь притихла и успокоилась.
Во дворе он вывел за ворота коня и, притворив их, вскочил в седло. Ехал, улыбаясь. На главной улице Звенигорода нагнал отца Дорофея. Священник куда-то спешил, но, заметив князя, остановился и стащил с головы скуфью.
Иван глянул на Малыгу. Тот задумчиво водил пальцем по столу, рисуя какие-то фигуры, и, похоже, не спешил давать воспитаннику советы. «Хорошо, что взяли Волынь и переманили Войцеха, – подумал Иван. – Не то Великий свалился бы сполохом. Отбиться отбились бы, да большой кровью. Это тебе урок! – сделал вывод. – Разведку надо ставить! Как у Болеслава и лучше. Дядя Саша не раз говорил: разведчик спасает тысячи жизней. В двенадцатом веке или двадцать первом – без разницы».