— Давно я тебя в бою не видел, князь. — Владимир повернулся к Артёму. — Хорош! Не поделишься ли умением с дружинными моими?
— Хорошо, — решил князь белозерский. — Будешь биться. Справишься — возьму в отроки. И медвежатиной кормить буду, чтоб силу быстрее набирал. Если справишься.
Детинец, как всегда, был полон народу. Мастера гоняли отроков и детских, выводили и заводили коней, таскали в терем всякую снедь, резали живность для вечерней трапезы…
— Не думаю я, что он щедрее Владимира-конунга, — намекнул Сигурд. — Подумай об этом, родич.
— Да, — тихонько ответила Лучинка. — Матушка сказала: сын будет. Скоро уж.
— Я собирался одарить тебя по-княжьи, — после небольшой паузы произнес Владимир. — Но забыл, кто ты. Ты напомнил мне, и, надеюсь, Иисус простит мне мой грех. Отныне ты — мой, отец Настас. И повелеваю тебе и впредь заботиться о душе моей и об искуплении грехов моих. Я возьму тебя с собой, отец Настас. Тебя и всех, кого ты позовешь с собой. Я дам вам кров, а для тебя построю в Киеве церковь не худшую, чем та, которую разорили ромеи в Булгарии, — и, перехватив ненавидящий взгляд стратига Михаила, обращенный на булгарина, сказал: — Воевода Богуслав! Пусть десяток дружинников неотлучно пребывают при отце Настасе и оберегают его так же, как оберегали бы меня.