— Довольно! — скомандовал Артём, и десятник с облегчением остановился. Легко ли — всё время рубить, и всё время — мимо?
— Ладно, оставь себе! — великодушно разрешил Барсучонок. — Не убивать же родича из-за какого-то куска железа!
Богуслав и Лохав по-другому мыслят. Не должно богатство праздно лежать. Сдвинуть сани с места да разогнать куда труднее, чем катить по зимнику. Корсунь — торговый город. Морской. И он на побережье — не единственный. Сейчас не смерды местные товары в город свозят, а люди Владимира. Местные, пока в городе и окрестностях войско, в Корсунь не пойдут. И урожай не повезут, когда созреет, и прочие товары тоже. А ну как русы отнимут? И морем тоже — никак.
Тут Богуславов жеребец окончательно увяз. Ни вперед, ни назад. Вокруг — злобные вражьи кони… Один — без седока, на двух других — побитые, до третьего — не дотянуться… Хотя…
Временами Сергею казалось, что великий князь видит вещи как-то по-особенному. Во-первых, непредвзято, во-вторых, глубже, чем другие люди. Не поверхность, а тайную суть… Подобное не удивило бы Сергея в монахе, отшельнике или мудреце вроде Артака, но во Владимире, сыне и внуке воинов, воспитанном воином же и среди воинов, правителе умном, жестоком и прагматичном, — удивляло. И не слишком радовало, потому что делало поведение великого князя непредсказуемым, не просчитываемым с помощью знания и логики. Когда властный жизнелюбивый ценитель ратной славы, плотских утех, охоты, шумных пиров и прочих молодецких забав вдруг замирает, любуясь статуэткой, — это как-то неправильно.
— Вижу, что ты — человек благородный, — улыбнулась в ответ Гюда. — Но назови свое имя, чтобы я могла пригласить тебя к трапезе.