Удар был таким сильным, что в первый момент я подумал, что прямо в центре комнаты разорвался снаряд. Но я почти сразу пришел в себя. У меня не было потребности говорить что-то вслух, но инерция речи уже перевела мою мысль в слова.
– Только не надо о политике, – сказал я, – я в ней абсолютно не смыслю и все время путаюсь.
– Смотри, Петька. Самогон сам по себе не имеет формы. Вот стакан, вот блюдце. Какая из этих форм настоящая?
– Допустим. И что, я могу писать про все-все, что здесь происходит?
– Знаете, Чапаев, – сказал я, – мое католическое воспитание не позволяет мне шутить такими вещами.
– Постойте-постойте, – сказал я, – а откуда, вы говорите, прислали коньяк?