— Дрейк? — вкрадчиво поздоровалась я — и книга тут же ушла в сторону.
Уходя, я думала о том, как сильно может изменить лицо один лишь намек на улыбку.
Чертовы ловушки… Совсем не те, которые можно предсказать и обойти, а какие-то иные — чужеродные. И еще эти тени…
Я вяло кивала, слушая повариху. В руках той неустанно мелькала иголка — вверх-вниз, стежок, прокол, шуршание нитки за иглой…
— Почему ничего не получилось?! Почему должно быть так?! — теперь я кричала от нахлынувшей досады. — Ты ведь всемогущий! Почему же тогда ничего не получилось, почему, Дрейк! Ты ведь мог! Ты ведь все можешь!
В этот момент, привлеченный нашим диалогом, повернулся Хантер. Цвет его глаз заставил меня на мгновенье застыть — зеленый, темно-зеленый, какой бывает у свежей листвы, застывшей в тени солнечного дня. А в купе с густыми черными ресницами это смотрелась сногсшибательно. В остальном же Дэйн был не прав: этот тип хорошеньким не был. Упрямая линия рта и подбородка, покрытого темной щетиной, твердила о том, что долгие споры с субъектом бесполезны. Едва заметная горбинка на носу — утолщение на кости, неверно сросшейся после перелома, — была признаком любителя пускать в ход кулаки; смешинки в глазах заявляли о наличии чувства юмора, а широкий разлет бровей о том, что через штабеля дам их обладателю приходилось переступать ежедневно. Оттуда, наверное, и накачанные ноги.