Я села на диван между раскатившимися Смешариками и налила себе в стакан сока.
Глядя на нее, Дрейк не допускал к себе осознание свершившегося. Как только он сделает это, позволит себе поверить, допустит в голову единственную мысль о ее смерти, перешагнет черту, тогда все финализируется. Если это знание примет он — его примет мир.
Хуже того — он в полной мере прочувствовал ползущий по спине липкий, холодный, карабкающийся по позвоночнику страх.
Джон с трудом удержался от того, чтобы не закурить третью сигарету. Заболевание легких представителю Комиссии грозить не могло: лабораторные медики быстро заменили бы забарахлившие легкие новыми, — раздражала сама привычка тянуться рукой к пачке, стоило нервам взыграть. А взыгрывали они с некоторых пор довольно часто.
Грустная улыбка искривила губы, а ладонь окончательно заледенела от холодной поверхности окна.
Я не помню, как оказалась на кровати. Нагая, пылающая, освобожденная от врезающихся в промежность трусиков. Дрейк прижимал сверху. Без рубашки, но все еще в брюках. Я целовала его, ласкала, гладила, притягивала к себе как можно ближе. Пусть будет еще теснее, еще тяжелее, еще жарче…