— В следующий раз окажешься у нас, так не торопись убегать, мы не кусаемся.
Взгляд Клэр сделался тоскливым, и я пожалела о том, что спросила.
Столько всего! Столько всего! Когда же все успеть?
По дому, каким бы странным это ни казалось, я почти не скучала. Там, для застывших во времени жителей родного города, все оставалось тем же самым: недавно выпавший снег, начало ноября, привычные заботы и хлопоты. Иногда я задумывалась над тем, чтобы вернуться и погулять по знакомым улицам, посидеть на кухне с мамой, переночевать в своей постели или навестить бабушку, но что-то удерживало меня. Возможно, страх того, что родня в очередной раз что-то заметит и этим вынудит меня обратить взор внутрь, к сущности, способной помочь в критический момент посредством изменения еще чьей-нибудь памяти. А я не чувствовала себя к этому готовой. Проще говоря, боялась того, что «творец» вновь откроет глаза. Поэтому находила всевозможные мысленные отговорки для совести, чтобы та не настаивала на срочном исполнении дочернего долга.
Проходя мимо его машины, седана, доставившего ее этим утром в реактор, она на секунду остановилась, а потом, злая на предмет, косвенным образом повлиявший на судьбу, резко размахнувшись, ударила его по стеклу. Ударила не столько ладонью, сколько энергией — той ее разрушительной частью, что обида на судьбу скопила в ней за последние двадцать минут и от которой когда-нибудь в будущем им обоим еще предстояло избавиться, — и стекла машины вылетели все разом, ссыпались на снег острой крупой. Какое-то время Дина ошарашено смотрела на свою ладонь, а Дрейк, стоя за холодной перегородкой окна на четвертом этаже, улыбался.
Даже не так: кто-то откровенно, будто с издевкой, протяжно и длинно перднул, даже бзданул, я бы сказала. А через секунду еще раз.