Облако рвалось на куски и таяло. Грудь Баала сияла светом, а его глаза — глаза мальчишки — смотрели на меня, как на мать. В этот момент я и была ей, потому как я была Богиней своего мира, а посему отвечала за все, что в нем творится.
Грохот кастрюль, шкворчание кипящего масла на сковороде и изумительный аромат сахарного теста.
Натягивая на голову первую попавшуюся в шкафу майку, я пыталась собрать разлетевшиеся вспугнутой птичьей стаей мысли в подобие порядка.
Растерявшись от быстрой смены ощущений, я беспомощно переводила взгляд то на Начальника, то на мертвых Смешариков, чувствуя, как испаряющийся гнев затапливает новая волна отчаяния. Так не должно было быть… Не должно! Они ведь Фурии, они — наши. Они не могут просто взять и умереть, так нечестно! А я не умею лечить, не научилась…
— Что это? Это означает, что вы не помните?
Они настоящие. Эти чертовы шипы самые что ни на есть настоящие!.. Вон как блестят, переливаются, сверкают. Холодные, жуткие, отталкивающие. Свесила один кроссовок вниз — до шипов не достать, не проверить на прочность, вниз не спрыгнуть, по дну не перейти.