Была та церковь не без чертовщинки, куполов – тринадцать штук, однако москвичи почитали ее и восхищались ею. «Остановитесь здесь и полюбуйтесь на единственный вид сего храма… Это своего рода идеал, вы увидите, что все части сего храма имеют симметрию и непостижимую легкость», – писали о ней в путеводителях…
Они оказались в строгом кабинете – никаких дамских финтифлюшек, письменный стол, шкафчик для бумаг, подставка для свернутых рулонами карт и учебных пособий. На стене – портрет бородатого дядьки. Судя по партикулярному платью и неприятному выражению лица – какого-то русского классика.
– Вы, барышня хорошая, на меня осерчали? Оттого, что я долго носа не казал? – виновато спросил паренек. – Может, думаете…
– Во вы соображаете, Григорий Вильгельмович! – восхитился Щур. – Да ежели б у меня котелок так варил, я б уже давно в эти самые люди выбился! А может, и в отряд приматов бы взяли. Только про полы я не особо понял – какое у них может быть назначение, кроме как чтоб по им ходить?
Но Павловская была настороже. Страшный удар клюкой обрушился на голову девочки, все разом исчезло – подвал, жуткая старуха – и Геля провалилась во тьму.
Пару раз свернув, беглецы выскочили куда-то, где невыносимо пахло кошками и кислой капустой. Щур распахнул покосившуюся дверь и резко отпихнул Гелю в сторону.