Пока он просто стоял и улыбался, слушая, как галдят мальчишки.
Вообще-то они отличались от тех ярких машинок, на которых я летал в клубе. Снизу выкрашенные в серо-синюю, сверху – в маскировочно-пятнистую гамму. Движки закрыты какими-то коробками, под двойным сиденьем проходит толстый стальной лист. На сиденьях – номера, на носовых обтекателях – сине-малиново-зеленый круг; три буквы: ККВ; названия – на каждом свое: «Атаманец», «Потертый Гарри», странное «Саш’хо», еще какие-то…
Из лагеря он выбрался, таща на плечах пятилетнего Олежку и ведя за руку семилетнего Толика – своих товарищей по несчастью. Он пока не знал, что скажет им потом. Чтобы они его простили.
– Давайте я вам кофе тогда сделаю, – предложила Маша. – С ромом. Есть ром, трофейный, его по карточкам раздают.
– Поэт-песенник, – буркнул Верещагин, бросая на свою кровать конфискованные предметы. – Лебедев-Кумач.
Боже выставил дальность прицела и замер в ожидании…