В такие минуты надсотник чувствовал себя бесконечно усталым и тяжело виноватым.
– Ты… ты что?! – тонким от этого гнева голосом сказал он. – Бросить тебя?! Ты…
– Уйди, изверг! – она оттолкнула сына. – Весь в отца!
– Замогон? – осведомился негр, шевеля ноздрями расплюснутого носа.
– В чем? – поинтересовался Ларионов, глядя, как к берегу интенсивно гребет стая уток.
Пока мы с Темычем обувались, Санька со Светиком вышли. Потом, когда на выход двинулся и я, то увидел их. И остановился в дверях.