– Нет, нет, Чесвик. Не сердись на правду.
«Ох, никогда не видела, чтобы человек так переменился, как Максвелл Тейбер после больницы; небольшие синяки вокруг глаз, чуть осунулся, но вы знаете – это другой человек. Ей-богу, современная американская наука просто…»
– Эти лодки сделались ужасно грязные… Все ужасно грязное.
– Уильямс… Кажется… Сегодня утром вам полагалось протереть окна поста до моего прихода. (Он убегает, как черно-белая букашка.) А вы, Вашингтон… Вы…
Человек наверху замолк. Низкий вой машин в стенах все тише, тише и сгуделся вовсе. Тишина в больнице – только мягкий, войлочный рокот где-то далеко в утробе дома, звук, которого я раньше не замечал, – вроде того, что слышишь ночью на плотине большой электростанции. Басовитая, неуемная, зверская мощь.
– Ах, черт! – Говорит он и с силой засовывает руки в карманы.