– Так ведь занятия сейчас, – сказал Лупекин. – Прервать?
Раздолье было буржуинам – что своим, что пришедшим из-за Черных Гор – но почему-то не радовался жизни постаревший Плохиш. Пил виски, писал толстые книги про так и не понятую им страну, в которой даже малыши знали Военную Тайну и крепко держали свое слово – и сам понимал, что ничего не понимает. И не было ему покоя ни в светлый день, ни в темную ночь. И потому пил еще больше.
Почему-то оглянувшись на дверь, включил з а п р е т н о е…
Профессию я свою люблю и удивляюсь, почему когда-то ее называли непрестижой. Конечно, космонавт или физик-теоретик занимаются более возвышенными вещами, но результат их труда не виден каждый день. Когда еще Муталибов раскроет тайну метапространственного взаимодействия, и полет Степанова даже до Юпитера длится месяц, а вот у меня все как на ладони: чистые улицы, подстриженный газон, свежепокрашенные игровые аттракционы и автоматы на детской площадке.
Атеист был взором свиреп, ликом лют, голосом страшен – как атеистам, впрочем, и положено быть.
– А у «Октября» топлива нет, – отвечает Егоров. – Нам теперь топливо ни к чему. У него реактор гравитационный. Никакого топлива не нужно.