Летун резко набрал высоту, проскочил сквозь транспортный поток, нагло плюя на неизвестные Семёну полётные правила: за ними сразу увязался патрульный летун, но как-то неуверенно, с опаской — Станс немедленно пнул каблуком в жёлтый пол, отчего зелёные мигалки летуна ожили. Едва лишь они сверкнули, как преследовавший их патрульный треугольник тут же нырнул вниз и в сторону.
— Когда люди начинают бесследно пропадать в колдовском лабиринте, то рано или поздно сопровождающим их добровольцем становится видящий — если он раньше сам в числе тех двенадцати назначенных случайно не окажется, по приказу. А добровольцем он — или она — становится для того, чтобы провести людей через лабиринт. Может, отец или брат в число тех двенадцати попал. Или любовник. А, может, попросту жалко бедолаг становится, на смерть ведь идут... есть такие чувствительные натуры, всех им жалко, герои без мозгов. И когда такой герой проходит лабиринт, минуя поэтапно все ловушки — начиная с самых простых, нарочито обозначенных, и заканчивая самыми сложными, завуалированными, то я его, такого глазастенького, цап! И в Отряд. А остальной хлам — в остановленное время. Чтобы лишнего не болтали.
— В одну из шахских опочивален, — угрюмо ответил джинн. — В ту, где Караман бывает реже всего.
— Верховным следящим за порядком, незримым и всемогущим, — сурово ответил Хайк. — Богом. А чужие станут его наместниками по всем Мирам. По тем, которым он разрешит существовать.
— Понятно, понятно, — нетерпеливо перебил Семёна медальон, — сочувствуем и желаем скорейшего выздоровления. Ты лучше расскажи, как ты это сделал!
На самом верху горы красовалась высокая серебряная башня, ослепительно сияющая под жарким послеполуденным солнцем. Башня была удивительно похожа на космическую ракету — такую, какой её рисуют в комиксах, — и настолько, что Семён невольно затаил дыхание, ожидая услышать далёкий гром работающих двигателей. Но услышал лишь слабый лай собак да скрипучие крики вездесущих чаек.