— Подожди, — сказал Виктор, озираясь. — Куда ты меня привела?
Вдруг весь зал поднялся. Это было совершенно неожиданно, и у Виктора мелькнула сумасшедшая мысль, что ему удалось, наконец, сказать нечто такое, что поразило воображение слушателей. Но он уже видел, что от дверей идет мокрец, легкий, почти нематериальный, словно тень, и дети смотрят на него, и не просто смотрят, а тянутся к нему, а он сдержанно поклонился Виктору, пробормотал извинения и сел рядом с Ирмой, и все дети тоже сели, а Виктор смотре на Ирму и видел, что она счастлива, что она старается не показать этого, но удовольствие и радость так и брызжут из нее. И прежде чем он успел опомниться заговорил Бол-Кунац.
— Опять он здесь, — сказал Р. Квадрига с отчаянием. — И когда успел?
— Кто там? — спросил, наконец, голос за дверью.
Виктор, наконец, оторвал взгляд от Ирмы и собрался с мыслями.
Она удовлетворенно смеялась, и они плясали молча, ничего не видя и ни о чем не думая. Как во сне, как в бою. Такая она сейчас была — как сон, как бой. Диана, на которую нашло… Вокруг били в ладоши и вскрикивали, кажется, еще кто-то пытался плясать, но Виктор отшвырнул его, чтобы не мешал, а Росшепер протяжно кричал: «О мой бедный пьяный народ!»