– Потерпите, – противно улыбаюсь я. – Затем, что человеку я могу отрезать руки-ноги и пришить обратно.
– Вот иди смотри – самый простой рисунок.
– Ну чего вы такие мрачные? – спрашиваю. – Не выспались? Домой хотите?
– Я ничего не рисую, – говорит он наконец. – Узоры появляются сами, по настроению. И не только на лице. – Он подается вперед еще сильнее, бусы повисают вертикально, и становится видно роспись на его груди и животе. – Но я рад, что тебя это позабавило. Человеческий смех придает мне сил.
Я прикусываю язык и не спрашиваю, не кажется ли ему, что бояться навестить мать – это гораздо худшее бесчестье. К счастью, продолжать разговор мне не приходится, потому что на кухне появляется Аронова супруга. Она довольно ширококостная, но не толстая, разве что слегка полноватая. На ней самодельная одежда – юбка, блузка и диль, все примерно одинакового темно-малинового цвета с зелеными узорами. Правда, узоров мало и они не очень режут глаз. На голове у нее не совсем ровно повязана косынка, узелок сбоку украшен тряпичным цветком на булавке. На лицо она довольно симпатичная, хотя и не сказать, что красавица. Губки бантиком, глубоко посаженные глаза, абсолютно прямые брови. Хотя из меня такой же ценитель муданжской красоты, как из Азамата психотерапевт, чего уж там.
– Вот-вот, – мрачно кивает он. – Все остальные истории про меня примерно такого же свойства. Пришел Ирлик, сделал пакость, и его наказали.