– Пусть милосердие проявят, – мягко сказала Катя. – Вот и Прот словечко замолвит, у него солидный монастырский опыт. Как монастырь-то именуется?
Крапивы набрали целый ворох. Помяли, порубили, залили водой. Сидели, почесывались.
Снаружи мелькали смутные фигуры. Вдоль поезда вытянулась цепочка оцепления.
Катя фыркнула. Да, с головой у парнишки тоже не очень ладно. Видимо, левое полушарие прихрамывает. Жалко его. С другой стороны, у кого в голове все на месте и в полной исправности? Вопрос скорее философский.
Лязгнул крюк на двери. Федор, держа винтовку наперевес, сунулся в сторожку. Герман, пригибая голову пониже, чтобы не задеть фуражкой низкий косяк, шагнул следом. В нос шибануло спертым, густо пропитанным сивушными парами воздухом. «Да что ж он так напивается? Еще стрелочник, черт бы его побрал», – успел подумать прапорщик.
Проснулся Герман от щебета. Зяблики разгалделись. Думать ни о чем не хотелось. Сквозь веки щекотал солнечный свет. Кобура «нагана» давила в бок, но шевелиться не хотелось еще сильнее, чем вспоминать и задумываться.