Все лето после этого дня она то смеялась над собой, то грустила, то пугалась. В первый день осени к ним в дом постучали; снаружи, под мелким холодным дождиком, стояли посланец Школы в темной хламиде, смуглый и усатый, и с ним погонщик, плечистый мужчина средних лет.
– Они не могли, – сказал Шмель и сразу пожалел, что открыл рот, потому что оказался между двумя взглядами, как между лезвиями ножниц. – В их питье нет слова… нет понятия «тайна», Язык по-другому устроен…
– Он бы так думал, – примирительно сказал Стократ.
К моменту, когда Злой выглянул в зал из-за огромной бочки, крики в трактире стихли. Оцепеневшие люди не могли сделать ни шага. Если это была магия, то очень, очень мощная; один из пяти в чешуе выступил вперед и снял свой круглый шлем без прорезей.
– Ясно, – Стократ покачался взад-вперед. – И между вами началась сердечная дружба.
Попятившись, Шмель забросил мешок на плечо. Что-то твердое – наверное, каменный флакончик – впилось в спину сквозь куртку.