Бок болит нестерпимо, и даль моей карьеры видна мне совершенно отчётливо: завтра появятся язвы и, спрашивается, чем я их буду лечить?
— Бедный Всеволод, — говорили учкисты, рыдая Всеволоду в жилет, — мы тебя понимаем и тебе сочувствуем, юный красавец.
Станция Сухая Канава дремала в сугробах. В депо вяло пересвистывались паровозы. В железнодорожном поселке тек мутный и спокойный зимний денек.
В этот ужасный день ещё утром Шарика кольнуло предчувствие.
«Хамство», — подумал Шарик, сидя в полутёмной ванной комнате, — «просто глупо…»
— У нас хорошо. Зуб Петюкову вставили фарфоровый тоже даром.