Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку.
— Во-первых, мы не господа, — молвил, наконец, самый юный из четверых, персикового вида.
В тоске и сумерках я прошелся по кабинету. Когда поравнялся с лампой, увидал, как в безграничной тьме полей мелькнул мой бледный лик рядом с огоньками лампы в окне.
И мы задержались, облепив окна, как гроздья винограда.
— Нет, не боюсь, его нету, — ответил Мервухин.
— Подлец, подлец, — всхлипнула молодая женщина и давилась слезами.