Никто не смел говорить так с леди Кобрин, никто, кроме Иоланды. Мудрость старухи, смешанная с талантом видеть будущее, заставляли и Агату, и, чуть раньше, Фридриха забывать о гордости и внимать. Самим решать, принимать услышанное или нет, но внимать, не перебивая.
Все утро лил сильный дождь и, несмотря на то что был он теплым, по-настоящему летним, сумел доставить путникам массу неудобств. Лошади скользили на размокшей дороге, скорость снизилась до шага, к тому же налетел ветер, и промокшая, враз потяжелевшая одежда заставляла дрожать от холода. Лашар мечтал о постоялом дворе, о большом зале с камином, у которого так приятно посидеть с кружкой горячего глинтвейна, о мягком кресле, пледе на ногах, но… Но в этой части Пущи трактиров не строили, опасаясь шныряющей вокруг Чуди, и мечты Маркуса оставались мечтами. Не камин его ожидал, а дымный костер из мокрых веток, согреться у которого можно было с большим трудом.
– Поменяться не хочешь? – процедила Шахмана.
– Оставь подробности. Я понял, что вы из глухомани.
– Не скажи, – не согласился Подкова. – Герои должны быть с пониманием. Вот наши, к примеру, очень даже нормальные ребята. Ставят из себя, конечно, но злобы в них нет, да. А эти…
– Приказчики, значит… Ну, ну… – Довольный собой хуторянин сплюнул, после чего принялся расседлывать лошадей – он и в самом деле был рачительным хозяином.