— Ты должен быть осторожен, — улыбнулся водитель. — Хемингуэй писал, что если ты открыл свое сердце Африке, то тебе больше никогда не захочется куда-нибудь еще.
— В двадцать один пятнадцать, в Бангкок, через Стокгольм, — уточнил Бьёрн Холм.
Она услышала хруст гравия позади и почувствовала, как спина автоматически выпрямилась, а сердце забилось чаще. Те же шаги, что она слышала во время своей прошлой пробежки три дня тому назад. И еще за два дня до этого. В прошлый раз Марит обернулась и увидела черный спортивный костюм и черный капюшон, как будто за ее спиной бежал боец коммандос. Вот только с какой стати кому-то, а тем более бойцу коммандос, бежать так же медленно, как Марит Ульсен?
Он положил трубку. Он, конечно, мог спросить ее, с кем она собирается ужинать, но, если бы это имело отношение к расследованию, она бы и так сказала.
— Звонили из Государственной больницы, — сказал Харри, и взгляд его, не задержавшись на ней, скользнул мимо, за большие окна и дальше к горизонту между бетонным покрытием аэродрома и пронзительно голубым небом. — Он умер.
— Вне всякого сомнения, — ответил Бьёрн, держа свой молоткообразный микроскоп у конца веревки и нажимая на клавиши. — Липа и вяз. Та же толщина и длина волокон. Но самое примечательное — свежий срез на конце веревки.