Да-да, я вижу твое личико, серьезное и чистое, твои очки в розовой оправе, вижу, как ты привычно теребишь край жилета, как смотришь прямо и открыто, как ласково ты говоришь с котом, будто бы он тебе ответит. И у меня текут слезы — невидимые. Я плачу от радости про себя. Не знаю, что видят зеваки, склонившиеся надо мной.
Одной лишь чудодейственной силой искусства можно объяснить то, что чувство ущербности вдруг заглохло во мне, вытесненное мощным эстетическим импульсом. Забыв, кто я такая, завороженная, я шагнула вперед и обогнула месье Одзу.
— На двенадцать часов? А как же вы со всем справитесь?
Так вот, за ужином отец Тибера сказал: «Как, вы ничего не знаете про го, эту потрясающую японскую игру? Я сейчас делаю фильм по роману Шань Са „Играющая в го“, это что-то и-зу-мительное, такие японские шахматы. Еще одно чудо, которым мы обязаны японцам, и-зу-мительно, просто изумительно!»
Вы не поверите, но я ни разу в жизни не ходила в парикмахерскую. Перебравшись из деревни в город, я узнала, что на свете существуют две совершенно, на мой взгляд, лишние профессии — ведь услуги, которые предлагают эти специалисты, каждый в состоянии оказать себе сам. Честно говоря, мне и до сих пор кажется, что цветочницы и парикмахеры зря едят свой хлеб: одни наживаются на природной красоте, которая принадлежит всем, а другие придумывают невесть какие выкрутасы и напускают целые облака парфюмерии ради того, с чем я отлично справляюсь сама, в собственной ванной, вооружившись парой острых ножниц.
— Еще чего! Ни монетки не дал за все десять лет! Кремень! Теперь таких не бывает.