– Попей, попей – увидишь чертей, – пообещал богатырь.
Страшно закричал мертвец и уже хотел было вонзить в парубка желтые зубы свои, как вдруг неизъяснимая тишина снизошла на всю землю, и, плача крепкою казацкою слезою, старый Перебендя, да Явтух Сиромаха, да Чумаченко, да Нетудыхата, да другой Чумаченко, да и весь незамаевский курень обнялся, свился в клубок и, славя запорожское лыцарство, покатился так далеко, что более никогда уж не возвращался.
– Вон что! Значит, и детская слава в общий счет пошла…
Он накрыл тело старого волхва обугленным половиком, огляделся – и вдруг от великой ненависти стриженая его голова помутилась, словно вновь он хлебнул отравы, поданной сэром Мордредом. Богатырь упал на черные, горячие еще доски.
– Нет, батюшка! – заревели близняшки. – Лялька, дура, горшок с клеем опрокинула! Долька, дура, свечку уронила! У гуверняньки подушка загорелась, а мы из ее светлицы убежать не можем – к полу прилипли!