Дальше мы сидим, вернее, лежим на скамейке, возможно, в чем-то и соответствуя древним трактатам о подобающем влюбленным поведении. Дуб, переступив с корня на корень, становится так, что мы оказываемся в его тени. А может, просто солнце перемещается. Но приятнее все-таки думать, что дуб.
— Как ты теперь будешь без них обходиться? — спрашивает он. — Новых тебе уже не закажут.
— Итак. Ты сделал свой дурацкий выбор, и более думать над ним не намерен.
— Ах, Рыжий! А что Рыжий, — Табаки мгновенно воскрешает всех ночных покойников. — Да он почти что не пострадал. Ральф вовремя подоспел и его спас. Дело было так…
— Никто его не заставляет убирать, — говорю я. — И никогда не заставлял.
Ветка Горбача вздрагивает от его движения, может, он дернулся, а может быть, стукнул по ней.