— Всем сесть! Ждать и, пока не разрешу, не двигаться! — строго рявкнул старичок, и, судя потому, как дружно ему повиновались, стало ясно: его отлично знают и повинуются не впервые.
Если у Ивана Кочуева и были другие мысли по этому поводу, то он держал их при себе. Более того, он, вполне вероятно, вообще ни о чём не думал, пользуясь неожиданной возможностью прижать к себе нежно любимую иудейку, которая охотно позволяла себя обнимать и теперь уже не строила из себя жуткую недотрогу.
— Ладно, я осушу твои слёзы поцелуями, — охотно распахнул объятия Иван Кочуев.
— Оказалось, шумно, нудно, негигиенично и отдаёт средневековой дикостью. Угадайте, что мы придумали?
— Да уж, наш роман больше напоминает длинный еврейский анекдот, бородатый, как станичник времён Первой мировой с четырьмя Георгиями на груди… Так что нам делать, Господи?
— Ну, я имел в виду, выпьем за ваше избавление от этих пушистых короедов с ненаучным складом ума. Вам ведь светило пожизненное или даже «вышка»? А вы нам даже спасибо не сказали…