К тому времени, как я проехала полпути по известковой дороге холма Джиббет, я чувствовала, будто моя кровь стала грязью, а туфли сделаны из свинца. В других обстоятельствах я бы забралась в густую чащу вздремнуть, но не в этот раз. Время истекало, и, как любил говорить отец, «усталость — оправдание хама».
Доггер был Человеком отца с большой буквы Ч: садовником, шофером, камердинером, управляющим поместьем и мастером на все руки. Как я уже сказала, он делал все.
— Секундочку, викарий, — произнесла она. — Я иду с вами.
Со своими темными волосами и глазами цвета морской волны она была воплощением Боттичеллиевой Флоры, чьи черты украшали тыльную сторону ручного зеркальца в Букшоу, которое отец когда-то подарил Харриет.
— У меня преимущественное право на миндальную нугу! — завопила я. — Ты обещала, Фели!
— Флавия! — сказал отец, со стуком поставив чашку и блюдце. — Мы не сплетничаем о чужом горе.