— Главой избрали некого графа Бокарда Эйхсфельдского, отпрыска знатнейшего рода, еще более знатного и древнего, чем у самого Кейдана…
— Но не… все равно ремесленникам Сен-Мари. Вы загрузили всех работой, они счастливы, и это их дар вам, ваша светлость, за их, как бы сказать…
Я помолчал, рассматривая ее, в подобных случаях сюзерен заговаривает первым, и сколько бы он ни молчал, вассал должен вот так пребывать в смиренном поклоне.
Наверху раздался крик, сразу несколько голосов, в дверь грохнуло, влетел растрепанный Яков.
Я подскочил, затем вроде бы опомнился и сел, весь из себя потрясенный, в ясных глазах идиота и гуманиста чистосердечный восторг и недоверие.
— Вы должны знать, что мораль тоже устаревает. Позавчера моральным было жрать своих соплеменников, вчера — только чужих пленных, а сегодня даже их нельзя, нехорошо, не так ли? Так что не только законное вчера может стать очень незаконным сегодня, но даже аморальным. Да и вообще… давайте же смотреть правде в глаза!