– Это я вижу, что не вышло. Ну что, товарищи геройские чекисты, – обратился он к безопасникам, – у нас по научной линии все, можем сворачиваться.
На этом крике Федьки, истошном и радостном, я словно вернулся в себя, пришел в сознание. Действительно, никто больше не вталкивался в приоткрытые, избитые пулями ворота, никто не визжал так, что леденело все внутри, никто не испускал волн злобы и Тьмы, которых невозможно не ощутить. Отбились.
Двигатель взвыл, завоняло выхлопом, самолет начал разгоняться, подпрыгивая на неровностях, поскрипывая всей конструкцией, и что самое важное и самое неприятное – отнюдь не так быстро, как всегда. Уже бы и отрываться пора, но скорости еще нет. Крыло под брюхом колотится, страшно до икоты, кажется, что сейчас мой самодельный ременный крепеж не выдержит и я свалюсь обратно, на жухлую грязную траву в поле, и тогда уже все, отбегался.
– А из наших сюда никто выскочить не может?
– Это на хрена? – поразился Федя, даже на шаг отступил от опасного сумасшедшего.
– Вот считай, что она тебя и спасла: таких, как ты, на примете держат и направляют только во всякие военизированные места вроде Горсвета, комендатуры или службы охраны горбезопасности. В разведбат отбор строгий, там труднее.