– У нас машина одна. – ответила она категорично. – И на судах, и для мастерских, и для электричества, если оно есть.
Даже вот как… а я, было, укрепился в мысли, что была какая-то природная катастрофа.
– Ну ты понял, к чему я все, так? – спросил Сергий. – К тому, чтобы не вязался ты с Криворуким, но это половина дела. А вторая половина в том, чтобы Павла опасался. Он еще та скотина, и злопамятный. Про это предупредить хотел.
Суд оказался понятным и для непосвященного. Полковник вслух зачитывал показания матросов с «Чайки», перечислял улики, в том числе и «несомненные следы попадания снаряда в рулевую рубку яхты „Лейла“, с направления „от носа“», и так все подряд, подробно и детально. Стучала машинка, время от времени покашливал в кулак Христофор. Затем начали допрашивать меня, полковник с преподобным, тоже очень детально, по каждому шагу и нашего боя с «Лейлой» в море, и по ее захвату. Потом так же мотали душу брату Иоанну, стойко отвечавшему на все вопросы. Потом «суд удалился на совещание», оставив нас в зале под присмотром девушки в канотье.
Узнавая обо всем этом больше, я сделал первый и главный вывод: дядя Евген Вере не враг. И его я узнал уже лучше, и правила здесь такие, что вредить не дадут. Кто племяннице зло причинить захочет, того Евген голыми руками на британский флаг порвет, со всей ревностью, за свою кровь вступится, здесь это святое. Но при этом он твердо уверен в том, что знает как ей лучше. А Вера так не думает. И в этом я ей верю, посмотрел потому что, понаблюдал – взрослый она человек, хоть при этом и ребенок. Рано повзрослела. Ошибается в этом Евген, хоть, слава Богу, хороший человек оказался.
Заодно разглядел гранатометы – короткие однозарядные винтовки с толстыми стволами, на которые надевались оперенные гранаты, похожие на маленькие и сильно похудевшие минометные мины. Вспомнил, что воевавшие в Югославии о таких рассказывали, называя «тромблонами». С холостого патрона стреляют, метров на двести, кажется. А то и на триста, так не вспомню.