– Ты где пропала? – издалека начала хозяйка. – Уже ночь глубокая… – тут Эле разглядела черную фигуру рядом с Дашей и выдернула из-за пояса дубинку: – Это еще кто?!
– Ага, нужно мне то дело, как собаке пятая нога, – пробурчала Даша. – Еще голову ломай из-за этого лохматого. И что б фасонисто было, и что б на шлюху не слишком походила. Кутюрье, что ему…
Время рассыпалось на мелкие обрывки. Даша помнила, как стояла на одном колене, прикрывая щитом хозяйку. Рядом, предупреждая и указывая цели, орал Утбурд. Полукровка метался по всей крыше, со свистом швыряя камни. В него стреляли, но попасть в маленькую, непредсказуемо прыгающую фигурку было невозможно. Падали пираты на улице. Эле стреляла и стреляла, уже выпрямившись во весь рост. На телеге и бревнах бились мечами и топорами. Хрустели древки копий. Костяк, согнувшись в три погибели, шнырял между сцепившихся фигур. Топтались и страшно рычали люди. Брызгала кровь от широких взмахов абордажного топора. Протяжно выл пират с выбитым глазом. Рука Даши онемела от тяжести щита. Девушка, почти не понимая что делает, ловила треугольной поверхностью щита все, что летело в нее и Эле. Стрелы бывшей Перчатки без промаха валили пиратов, штурмующих баррикаду. Хрипели и ругались бородатые рты внизу…
Даша крепче вцепилась в собственные спутанные волосы. Действительно, нужно идти куда-нибудь. Или с ума сойдешь. Может умершая душа сойти с ума? Если ожоги так болят, то почему с рассудком все нормально должно быть? Называют же сумасшедших «душевнобольными»?
На берег Даша выбралась намного левее Плавучей башни. Навстречу, по колено в воде, бежал полукровка. Даша чувствовала, что он перепуган до полусмерти. Все-таки в одиночестве бесстрашный коротышка неизменно превращался в стеснительного домашнего брауни.
– Он к вам сиганул? – растерянно спросил стрелок. – Мелкий, а шустрый.